Охотник я. Ну, и ружье стало быть имею. И вот, значится, зачищал я его в
тот день. Не скрою, пьян был при этом процессе. Дело случилось аккурат под
конец марта - там же праздники одни. По-моему. Ружье как-то одурело
стрельнуло, и пуля угодила мне в левую ногу. Прикладом я выбил себе правое
плечо и, упав с лестницы, поломал два ребра. Больше всего, ешкин дрын,
болело ребро и плечо. Жена моя, Аглая, тоже выпимши, стала вправлять мне
плечо. Но у нее там что-то не получилось, или сорвалась. Только грохнулась
она прямо на меня. В результате сломала мне правую ногу. Такой вот я
хрупкий получаюсь. В этом неловком и несознательном состоянии меня и
предоставили в вашу, господин главный врач, больницу. Сфотографировали,
конечно, сразу. Обе руки, обе ноги. Да, забыл сказать; в последнюю,
памятную мной минуту, нанес - неумышленно - жене несколько ударов, больно
же было. В результате этих ударов, я уронил чайник и обжег локоть левой
руки. Оправдал фамилию, вот ведь!
Пролежав в коридоре реанимации два дня, я попросил перевезти меня в другое
место. Нос у меня совсем не болел, даже наоборот. А меня ведь прямо у
туалета оставили. Пришедшая медсестра сказала, что меня вообще не могут
оставить в больнице, так как в анализе моей мочи обнаружили вирус СПИДа.
У меня с испугу аж гипс с ноги отвалился. Я тут же вспомнил всех двоих
моих любовниц, вместе с женой, и если бы руки не сломаны - начал бы
завещание писать. Но медсестра, оказалась, пошутила. Первое апреля, а я ей
поверил.
Очень скоро, еще через два дня, перевели меня в другое отделение. А
утром нового дня со мной приключилась чуть ли не белая горячка. Сплю я
и слышу, что со мной кто-то разговаривает. Открываю глаза - негр. Ешкин
дрын! Закрываю глаза. Снова открываю - белый халат, а в нем негр. Ну, я
больше глаза закрывать не стал, понял, что будет еще хуже. Смотрю на него.
А он, нечистый, на чистом русском языке меня о жалобах моих расспрашивает,
и в тетрадочку что-то переписывает. Я ему отвечаю, а у самого лоб потеет.
И хоть бы акцент какой выявил, ан нет, складно, лучше любого в нашем
колхозе щебечет, гад.
- У нас, - слава богу, объяснил он, - курс хирургических болезней. Мы
студенты лечфака. И меня приставили к вам.
- Зачем, - спрашиваю, - приставили? Я никуда сбежать не могу. Пока по
крайней мере. И почему, - интересуюсь, - ты на нашем так чудно
выговариваешь?
Оказалось, что его на втором курсе, еще когда он жил в общежитии, так
поколотили, что сломали челюсть. Он ходил в поликлинику, ему там рот
связали на месяц, чтобы переломы не разошлись. И он весь месяц разговаривал
сквозь закрытый рот.
- Меня, - говорит он, - и так мало кто понимал, а тут и вообще перестали.
А времена настали тяжелые. Зима, стужа настоящая. Сам то ведь я с Морока,
одному без женщины у вас не продержаться.
Вот и пришлось приучаться. Короче, когда сняли с него шины и рот развязали,
заговорил иноземец соловьем. Вот так: хочешь научить человека языку -
создай невыносимые условия. Ну, выпили мы с ним за мое выздоровление. Я
ему вечером свою историю болезни из ординаторской в его тетрадочку
переписал, адресок бросил, если когда вдруг что надо еще будет.
Был еще и настоящий лечащий врач. Посмотрел мой рентген, сказал, что у
меня пуля в ребрах застряла. Я спрашиваю, как она в ребра-то попасть
могла? Ведь я себе в ногу стрелял? Чай я не все позабыл. А он отвечает,
мол, отлетела видать, рикошетом. Тем более, что и доказательства у него
имеются: снимок мой. Хороший врач, Сергей Николаич называется. Назначил
меня на следующий день на операцию. Сказал, чтоб утром ничего не кушал.
А ночью, только я историю Мохаммеду переписал, воду отключили. Ну, мне
же вода ни к чему, укатил я обратно в палату. Заснул. Ночью стук в дверь.
А темно, все, кроме меня спят нормально.
- Чего тебе? - спрашиваю.
- У вас газетки не найдется? - Мужик стоит; штаны спущены, руки грязные.
Урод прям. Ну, еш дрын, читатель выискался. Рукой шарю - кинуть нечем.
- Какую, ететь, тебе газету, такой ты, разэдакий?
- Да мне ж не читать. Мне это, вытереться.
Оказалось, вода в туалете тоже кончилась, не смывает. А поскольку там еще
и лампочки нет... Нет, женщины конечно находчивее оказались; они в туалет
с графинами ходили. Набирали где-то воду и смывали.
Утром свезли меня в операционную, прооперировали. Четыре часа операция
шла. За два часа я успел со всеми познакомиться, пока место свободное под
наше занятие искали. Нашли, наконец-то, порезали. Остался я без
аппендикса. Совсем плохой оказался, ненужный. С ногой тоже что-то сделали,
болит теперь как здоровая. Сергей Николаич в обед меня отыскал, ругался
долго. Мужику из моего села историю не могли найти. А это я ее на другой
пост не успел подбросить. Меня медсестра наша попросила. А у него, мужика
то нашего, тоже аппендицит был. Серьезная штука, не мне вам говорить.
Спросил у Николаича про пульку. Сказал, что некогда было искать.
- В другой раз поищем. - И снова на рентген меня направил, потому как
дюже сомневались мы с ним. Сережа, санитар, на каталке повез. Приехали
мы к рентгенкабинету. Стали ждать. А нет никого. Серега курить пошел, а
я закрылся простыней, да и прикорнул. А в коридоре холодно, я почти голый.
Тут мимо делегация какая-то проходила, так меня слегка в сторону и откатили.
К лифтам, чтоб не мешался. У лифтов тепло было, и я снова заснул…
Проснулся - темно вокруг и никого. Руками помахал - пусто. Серегу позвал -
не отзывается. И не видно ничего. Ну, вот, думаю, теперь еще и ослеп.
Слышал я про эту рентгену - и не таких валила. Начал я дальше руками
шарить - чувствую лежит кто-то рядом. Холодный. Оттолкнулся, пощупал
еще кругом - холодильник большой и женщина рядом, не гордая, мертвая,
правда. Я руку то убрал, а куда положить не знаю. Начал орать. Страшно
ведь. Стыдно, что кричу, а кричу. Не засекал, сколько времени прошло, да
только снова я заснул, или в обморок упал. Сплю, а с наружи шумок
пробирается. Я напрягся - без боя, думаю, не сдамся. Прямо сквозь закрытые
глаза чую - свет зажегся. Снова покатили меня. И тут я как закричу!
Что тут было! Вам, наверное, рассказывали? Это ж в приемном покое
стряслось. Машина за нами, покойниками приехала. Но я ж не покойник еще,
чего меня хоронить? Хорошо, что у вас в больнице своего морга нет, а
только камера холодильная. В морге я бы точно окочурился.
Сереге попало, конечно. А меня снова на рентген. Медсестричка повезла. Ей
я сразу свои сигареты отдал, чтоб никуда не отходила, но она не курящей
оказалась. Завезли меня в кабинет, положили. Я попросил вместе с грудной
клеткой мне еще голову и таз проснять. Тогда б у меня полностью мой
портрет вышел, во весь рост. Пока на стол перекладывали, я новым гипсом
их скатерть задел, порвал всю. Поругались они, да и положили меня прямо
на голый стол. А я уже и не чувствую, холодный он, или нет. Лежу, а
подворачиваюсь, и больно становится. Глядь, а к волосам на груди жвачка
приклеилась, крупная такая. Я ее от стола то оторвал и к трусам прицепил,
чтоб не мешалась никому боле. Сергей Николаич потом долго удивлялся, как
за такой короткий срок моя пуля смогла рассосаться? Пообещал про мой
редкий случай доклад на конференции сделать. Поинтересовался, не болит ли
чего. А я уж и признаться боюсь.
- Вот и хорошо, - говорит, - скоро на выписку. Я тоже обрадовался. И
гипс с меня сняли, и уколы колоть закончили, и раны от них зажили. Ну,
думаю, перед домом надоть в парикмахерскую зайти, парад навести. Это я
к тому, что, помните, когда вы у нас обход делали, про меня
поинтересовались, мол, такие шрамы неуклюжие на голове; девять швов.
И вот теперь о беде… Задержали меня тут на несколько дней. Николаич
аттестацию проходил. А мне ж выписываться скоро, надо отблагодарить.
А колхоз у нас богатый. Я навроде как новый русский получаюсь. Накупил я
им всего помаленьку: пластыря на год, там из одежки сестричкам,
Николаичу - виски с закусочкой. У вас внизу, я извиняюсь, не особливо
хорошее вино продают: мужик из соседней палаты весь туалет испортил.
Зато конечно удобно, в магазин ходить не нужно, прям на первом этаже.
Вы уж только не ругайте никого, погудели мы маленько. А Николаич,
вернувшись, обрадовался. Но, когда мои анализы увидал, те, что
выписные, вернулся ко мне, сообщил, что печень с желудком мои никуда
не годятся, лечения требуют. И ведь, противные, это я про организм
свой, как затаились! И не болели совсем, втихаря поломались. Но вы
простите мне, что я сразу так к вам обращаюсь. Нельзя ли мне написать,
что я здоров? Мне вот и с больничным помогли, хотя я к вам по пьяни
залетел то. Я обещаю, никому не скажу и отблагодарю, уж вы не
сомневайтесь. И что не пропишите, все принимать буду. По десять
таблеток, три раза в день, без перерывов на обеды и ужины. Отпустите,
Христом богом молю. Отделение мною довольно, я им на новую операционную
на крыше весь инструмент закупил. Вы уж напишите, а я непременно
выздоровею. Мне бы только из больницы выйти.
